Всевидящее око [Чернее черного. Всевидящее око. Работа для гробовщика] - Найо Марш

— И это не все, дорогой Аллен. Обвинителем был молодой нгомбванский юрист, обучавшийся в Лондоне; полагаю, первый в своей стране.

— Господи Боже, Бумер!

— Вот именно. Помню, он настаивал на суровом приговоре и требовал смертной казни.

— Как же звучало заключение присяжных?

— Не помню точно, но получил он пятнадцать лет. Плантации перешли в руки государства, но ходили слухи, что Гомес где-то спрятал большие деньги. Полагаю, в Португалии или даже в Лондоне. В таких подробностях я не уверен.

— А насчет него вы уверены?

— Абсолютно. И насчет прокурора тоже. Я сам участвовал в том процессе, есть дневник, который я вел в то время, и объемистая пачка вырезок. Можете проверить, но у меня сомнений нет. Когда на него упал свет фар, он хмурился. И мне все стало ясно, правда, только через пару минут.

— Актеры это называют запоздалой реакцией.

— В самом деле? — неуверенно протянул мистер Уиплстоун и продолжал: — Когда зачитали вердикт присяжных, у него случилась истерика. Это была отвратительная сцена, никогда ни раньше, ни потом я ничего подобного не видел. На меня это произвело потрясающее впечатление.

— Он был в ярости?

— Пожалуй, да. Орал, грозил. Ему вынуждены были надеть наручники, но и потом… вел он себя, как дикий зверь, — вздохнул мистер Уиплстоун.

— Это хорошо! — воскликнул Фокс, следуя какой-то собственной мысли.

— Вы не хотите спросить меня, — промямлил мистер Уиплстоун, — почему я пришел к вам?

— Почему?

— Я был уверен, что вы следили за Шериданом, потому что как и я думали, что эти люди где-то устроят встречу. У Кобурн-Монфоров или у Санскритов. И, к несчастью, я был уверен, что Чабб тоже идет туда. Не имел и не имею понятия, собирались ли вы вторгнуться на их сборище, но предполагал, что эта новость для вас важна. Я видел, как Чабб вошел в керамическую мастерскую, пошел дальше, полагая, что вы будете где-нибудь на Мьюс, и заметил ваш автомобиль. И вот я тут, — закончил мистер Уиплстоун.

— Вы тут, а человек, который, на первый взгляд, был совершенно чист, оказывается, мог иметь первоклассный мотив.

— И я так подумал, — признал мистер Уиплстоун.

— Если речь идет о мотивах, — рассуждал Фокс, — можно сказать, что теперь на каждого есть минимум по одному. Чабб — дочь, Санскриты — утраченный бизнес, Шеридан — знаете сами. А как же с полковником и его женой?

— Бумер мне сказал, что полковник был глубоко уязвлен, получив отставку. Уже видел себя в мундире фельдмаршала или что-то в этом роде. Вместо этого ему осталась только выпивка.

— Эти мотивы одинаково связаны и с президентом, и с послом. Полагаю, оба с одинаковым успехом могли стать жертвами покушения.

— В случае с Шериданом так не получается.

— Верно, — подтвердил мистер Уиплстоун, — в его случае это не подходит.

Долго они сидели молча. Наконец Аллен сказал:

— Полагаю, мы поступим следующим образом: вас мы оставим здесь, Фокс, и вы будете, хотя судя по всему и напрасно, наблюдать за керамической мастерской. Мы не знаем, к какому они придут решению, да и зачем вообще собрались. Попытаются вновь покушаться на Бумера? Или ликвидируют свой рыбий ку-клукс-клан? Мы вообще ничего не знаем. Но вполне возможно, что-то произойдет. Если вы сегодня сможете подольше продержаться на ногах, Сэм, я хотел бы взглянуть на ваши вырезки.

— Разумеется, рад буду помочь.

— Тогда пойдемте?

Они вышли из машины, и Аллен вновь просунул голову в окно.

— Санкриты сюда не вписываются.

— Нет? — переспросил Фокс. — У них нет мотива?

— Нет. Бумер мне сказал, что они возвращаются в Нгомбвану. Им вернули фирму. Не помните?

— Гм, в самом деле, — вздохнул Фокс, — совсем забыл.

— По крайней мере, есть о чем подумать, — сказал Аллен. — Оставайтесь на связи.

Он сунул в карман переносную радиостанцию и отправился с мистером Уиплстоуном на Уол.

На столике в холле лежала карточка с аккуратно напечатанными словами «Я ВЫШЕЛ».

— Это чтобы знать, — пояснил мистер Уиплстоун. — Из-за цепочки на двери.

Он перевернул карточку другой стороной, где стояла надпись «Я ДОМА», провел Аллена в салон, закрыл дверь и включил свет, сразу предложив:

— Давайте чего-нибудь выпьем. Виски с содовой? Я схожу за содовой. Присаживайтесь, я сейчас вернусь.

И бодрым шагом удалился.

Люстра освещала картину, висевшую над камином. Трой написала ее довольно давно. Это был веселый пейзаж, отчасти склонявшийся к абстрактности. Аллен очень хорошо его помнил.

— А, — промолвил мистер Уиплстоун, вернувшийся с сифоном содовой в руке и Люси, путавшейся под ногами, — любуетесь моим сокровищем! Я приобрел его на одной выставке вскоре после женитьбы. Ради Бога, малышка, осторожнее! Пойдемте в столовую, там можно будет разложить вырезки на столе. Но прежде выпьем. Можете начинать, пока я разыщу вырезки.

— Поосторожнее с виски. Мне бы нужно сохранить ясную голову. Не возражаете, если я позвоню Трой?

— Да на здоровье. Телефон на столике. Шкатулка с вырезками у меня наверху, в мансарде. Так что нужно время, чтобы ее найти.

Трой подняла трубку почти сразу.

— Алло, ты где? — спросил Аллен.

— В студии.

— Творишь?

— Вот именно.

— Я у Сэма Уиплстоуна и задержусь еще на час. Есть под рукой карандаш?

— Подожди минутку.

Он словно видел, как она роется в карманах своего рабочего халата.

— Есть кусочек угля.

— Я просто хочу, чтобы ты записала номер телефона.

— Подожди. Давай.

Он продиктовал номер, пояснив:

— На случай, если я кому-то понадоблюсь. Например, тебе.

— Рори?

— Да?

— У тебя проблемы? Из-за того, что я пишу Бумера… Ты понимаешь?

— Понимаю, не волнуйся. Я рад, что ты это делаешь, но зол на обстоятельства, которые этому сопутствуют.

— Видишь, — заметила Трой, — это называется прямой ответ на прямой вопрос. Спокойной ночи, дорогой.

— Спокойной ночи, милая.

Мистер Уиплстоун отсутствовал слишком долго. Наконец, он вернулся с большим старомодным альбомом и конвертом, полным газетных вырезок. Отворив дверь в столовую, положил все на стол и согнал с него Люси, которая проявляла к вырезкам необъяснимый интерес.

— В те времена я был страстным собирателем таких вещей, — заметил он. — Все рассортировано, на каждой вырезке есть дата. Так что не должно быть никаких проблем.

И, действительно, их не было. Аллен просматривал альбом, вызывавший, как и все подобные собрания, изрядную меланхолию, пока мистер Уиплстоун копался в содержимом конверта. Вырезки, относившиеся к фотографиям в альбоме, были заботливо наклеены рядом с ними. Удачливее оказался Аллен.

— Вот! — воскликнул он и показал на три фотографии, к которым пунктуальный мистер Уиплстоун аккуратным почерком приписал дату и дополнил пожелтевшей страничкой из «Нгомбвана Таймс» с кричащим заголовком: «ПРОЦЕСС НАД ГОМЕСОМ. ПРИГОВОР ВЫНЕСЕН. СКАНДАЛ В ЗАЛЕ СУДА».

Первая фотография запечатлела судью в парике, вторая — толпу людей, ожидающих перед залитым солнцем зданием суда, а третья — открытый автомобиль с черным шофером и двумя пассажирами в тропических костюмах. В одном из них, ухоженном, приличного вида мужчине лет сорока можно было узнать мистера Уиплстоуна. «По дороге на процесс» — гласила подпись под фотографией. Снимки из газет оказались содержательнее. Молодой чернокожий в парике и мантии не мог быть никем иным кроме Бумера. «Мистер Бартоломью Опала, государственный обвинитель». На другой фотографии был уже тогда изрядно плешивый, дочерна загорелый взбешенный мужчина в наручниках. Он шел между двумя черными гигантами-полицейскими, которые охраняли его от грозных толп нгомбванцев. «После вынесения приговора. Узник покидает здание суда», — гласил текст под фотографией.

Заметка сообщала о процессе и подчеркивала его драматический финал. Ему же была посвящена и передовая.

— Вот ваш Шеридан, — сказал Аллен.

— Вы его узнали?

— Да. Я полагал, что впервые, да и то издалека, увидел его сегодня вечером, но в действительности встречал и прежде. Сегодня, когда Бумер навестил Трой, он сидел перед кафе на улице.

— Явно вам не раз еще придется его увидеть, — сухо заметил Уиплстоун. — Мне это не нравится, Аллен.

— А вы думаете, мне нравится? — поднял Аллен взгляд от альбома. — Он тогда всерьез угрожал отомстить?

— Нужно было вам это слышать! Все угрозы он адресовал именно Бумеру, — сообщил мистер Уиплстоун, склоняясь над альбомом. — Я не видел этих вырезок уже добрых лет десять. На старой квартире они канули в ящике с множеством других вещей. Все же я должен был вспомнить его куда раньше.

— Полагаю, он изменился. Как-никак, прошло двадцать лет!